Памяти Нины Лукьяновны Русак посвящается
Сегодня на территории района проживают 152 бывших узника фашистских концлагерей, тюрем, гетто и других мест принудительного содержания, в их числе 81 бывший несовершеннолетний узник.
В 1940 году Нина Лукьяновна стала женой вдовца Николая Никитича Русака. Да, того самого известного на Свислоччине участника партизанского движения, погибшего в 1944-м, имя которого сегодня носит одна из улиц его родной деревни Доброволя. В 1942 году у них родился сын Александр.
Жила семья в Огородниках, где Николай Никитич работал участковым. Но громыхнула война и своей немилосердной рукой стала писать новую историю мирных белорусов. Отец из оккупированной деревни ушел к партизанам, а жене с грудным сыном выпало продолжать жить под дулом автомата. Николай звал жену в лес, но она боялась, что это может стоить жизни всем односельчанам. Немцы то и дело наведывались в дом Нины Лукьяновны, пытаясь в атмосфере страха и ужаса получить сведения о не дававшем им покоя партизане. Дорого оценили враги его голову. Им нужен был этот «царь пущи», мудрый проводник, знающий все тропинки здешних лесов. Мучили семью и ждали, что расступится зеленый шатер и выдаст кровожадному фашистскому зеву Николая Русака. Напрасно ждали…
Сегодня в доме № 45 в Огородниках живет Александр Николаевич Русак с супругой Зоей Тимофеевной. Этот пожилой мужчина — тот самый мальчик, встретивший войну в пеленках, как мы говорим теперь, малолетний узник. Отец ему знаком из рассказов мамы да фотографий, старых, но бесценных. С некоторых из них время почти стерло лица (как с той, где отец-партизан стоит средь белорусских берез). Но память сильнее времени… А вот еще одна семейная реликвия Русаков — книга Константина Груздева «Солдаты партизанского фронта». Она увидела свет в 1969 году. Кто-то Александру Николаевичу тогда подсказал: «Смотри, здесь про твоего отца написано»…
Двенадцать лет назад не стало и Нины Лукьяновны. Но пережитое ею в суровые годы войны хранится в памяти сына и невестки, внучек. Правда, рассказывала бывшая узница мало. «Переживала, — говорит Зоя Тимофеевна, — не хотела вспоминать». Но все же…
В сентябре 1942-го двадцатидвухлетнюю мать с восьмимесячным сыном арестовали. Два месяца они провели в тюрьме г. Волковыска. Это было страшное время. Каждый день то и дело кого-то уводили на расстрел. Никто из заключенных не знал, за кем придут в следующий раз. И когда придут… Среди обреченных, «избранных» смертью были и знакомые. Тяжело было провожать их взглядом до двери, за которой заканчивалась жизнь…
Скоро семью Русака отправили в Белосток. Смерть, казалось, все ближе подкрадывалась к ослабшей женщине и ребенку: они заболели тифом. Боролся за их жизни заключенный еврей, врач. Неожиданно Нину Лукьяновну отпустили. Может, считали, что долго она не проживет. Кто знает?.. Но они выкарабкались, держась за жизнь. И… началось все сначала. Снова немцы, угрозы, страх.
В августе 1943 года Нину Лукьяновну ждал повторный арест, на сей раз «взялись» за нее одну, позволив оставить ребенка у родных. Опять была Волковысская тюрьма. А потом… 30612 — простая фашистская арифметика. Под таким номером с 7 марта 1944 года по 3 мая 1945-го в женском концлагере г. Ревенсбург существовала (употребить слово «жила» какой-то внутренний порог не позволяет) Нина Лукьяновна Русак.
Воспоминания о лагерной жизни Нина Лукьяновна доверила своему сыну, невестке, внучкам. Рассказала о муках голода: кормили два раза в день, утром и вечером, баландой с провонявшим мясом. Такая пища поддерживала жизнь, позволяя работать весь день и дожить до рассвета. Законы концлагеря непревзойденны в своей нечеловечности. Больной разум фашистов додумывался до того, чтобы накормить людей (подчеркиваю это слово — людей) селедкой и не дать им утолить жажду. Но молодость все выносила. Держались на ногах из последних сил. Да и занемочь было страшно, ведь это было равносильно смерти: заболевших сразу сжигали в печи. Пытались как-то женщины прятать больную заключенную. Но ее нашли и едва не расстреляли всех. А о том, что заключенные делали патроны, Нина Лукьяновна долго не рассказывала: боялась быть зачисленной в списки предателей и сменить фашистский концлагерь на лагерь сталинский.
Настал победоносный май. Узников, среди которых была и Нина Лукьяновна Русак, нашел советский десант. 3 мая, день своего освобождения, Нина Лукьяновна в последующие годы считала праздником и ничего не делала по дому.
Зоя Тимофеевна показывает мне небольшую фотографию свекрови. Это послевоенный снимок, конец 1940-х. На нем худая бледная женщина с гладко зачесанными назад волосами. Война прошла, а в ее глазах застыли усталость и крик. Лагерная жизнь осталась позади, но прошлась по лицу глубокими морщинами. Мир отвоеван, а брови сурово сдвинуты, губы сжаты, словно подавляя внутреннюю боль. Во всем — отпечаток пережитого. К слову, умерла Нина Лукьяновна от хронического бронхита, которым «наградил» ее тот же концлагерь.
В семье Русаков живет память, хранящая далекую боль войны. Эта боль и сегодня неуемной слезой скапливается в уголках глаз Зои Тимофеевны, таится во взгляде Александра Николаевича. С внучкой Катей каждый год 9 мая ездит он на братскую могилу в Порозово, где похоронен отец — Николай Никитич Русак. Отдают фотографии в школу. Вот поделились воспоминаниями и с нами, передав строки стихотворения, записанного под диктовку за Ниной Лукьяновной. Эти слова белоруска напевала когда-то в концлагере вместе с другими заключенными. Память дышит. Сегодня о том, что пережила жена партизана, знаем и мы с вами.
Мы живем недалеко Берлина
В островах, окруженных водой,
Там лежат небольшая равнина
И концлагерь с электростеной.
Тридцать два там понурых барака,
Кухня, бункер, ревир и бутриб,
Ходят девушки наши без яков,
Хоть еще март холодный стоит.
В три часа нам велят подниматься,
Когда мирные люди все спят,
Полусонных, голодных и босых
Во дворе выставляют по пять.
Тридцать раз нас авзерки считают,
Тридцать раз по пятерке стоим.
Слышим голос сердитый блоковой
И потом на работу бежим.
Мы работы совсем не боимся,
Мы работать на них не хотим.
Мы танцуем, поем, веселимся,
А в душе горе, слезы таим.
Выше головы, русские девы!
Будьте бодрые всюду, везде,
Еще два-три большие напора —
И мы будем на русской земле.
Наталья КОМАР.
Фото Григория ШИРЯЕВА и из семейного архива.
На снимках: Нина Лукьяновна Русак, А. Н. Русак с женой.
